Виталий Полищук - И на этом все… Монасюк А. В. – Из хроник жизни – невероятной и многообразной
Так что поросенок сослужил нам, школьникам, недурственную службу.
Вот так я лениво гонял мысли в голове, не открывая глаз. Я не изменил позы и после того, как справа от меня раздались шум и голоса: шестой урок закончился, и мои товарищи расходились по домам, при этом они потоком текли по центральной аллее парка, не сворачивая в мою сторону.
Но тут сбоку рядом со мной послышался шорох.
Я шевельнулся, меняя положение, подвигал начинающими затекать ногами. Засунул руки в карманы своего демисезонного пальто, сжав зябко плечи и, открыв при этом глаза, увидел, что я на скамейке уже не один.
Справа на краешке, на сидении сидела Варвара Рукавишникова, девчонка из параллельного «А» класса. В своем щегольском светлом плаще, с яркой косынкой на шее и белом большом берете, который она носила, сдвинув влево, так, что ее светлые густые пшеничного оттенка волосы прядями прикрывали правое ухо и часть лица.
Это у нее был такой стиль. Обязательно одного тона пальто или плащ, берет, туфли – и контрастирующие с ними косынка или шарф – на шее.
Я вынужден был открыть глаза. И скосить их в ее сторону.
Рукавишникова сидела, вытянув далеко вперед свои длинные ноги в кожаных светлокоричневых ботах и смотрела перед собой. Ноги – это ее гордость. Девочки из нашего класса нам как-то говорили, что Рукавишникова, кроме лета, ходит только в капроновых чулках. Чтобы ее красивые ноги бросались в глаза. Ну, а летом, естественно, как и все, она ходила вообще без чулок.
Наверное, подумал я, она и сейчас смотрит не перед собой, а на ноги.
Однако я ошибался. Она смотрела на листья под ногами.
Потому что то и дело шевелила носком бота шуршащую высохшую листву. И при этом косилась в мою сторону.
Интерес этот был мне непонятен. Все мы Рукавишникову побаивались и избегали. Она была, не как мы, она была другой.
Появилась Варвара Рукавишникова в нашей школе года два назад. Ее отец, инженер, приехал работать к нам на элеватор в «Заготзерно». Так мы называли поселок за железнодорожной линией – наша Боговещенка вся располагалась с одной стороны железнодорожной линии Барнаул-Кулунда, и вокзал – тоже на нашей стороне. А вот в полукилометре примерно, с другой стороны «железки», как раз напротив вокзала, и находился собственно элеватор, цеха по переработке зерна, и поселок, в котором жили рабочие и инженеры. И называли все это одним словом – «Заготзерно».
И в школу ребята из «Заготзерна» добирались так: доходили до «железки», переходили ее, и у вокзала садились на один из кольцевых автобусов. Эти два автобуса ходили навстречу друг другу по круговому шоссе маршрутом: Автовокзал, железнодорожный вокзал, Стройпоселок, районное автохозяйство, и по улице Гаражной – вновь на автовокзал. Мимо улицы Кучеровых, на которой стоял мой дом, и по которой все, кто приезжал автобусом, шли в нашу школу. По площади мимо памятника Ленину, либо через парк, по центральной аллее, минуя танцплощадку.
Отец Рукавишниковой был то ли главным инженером «Заготзерна», то ли еще каким-то начальником. А ее мать – работала на элеваторе. Тоже каким-то руководителем.
Так вот, мы, выросшие в Боговещенке, одевались немного скоромнее. Серовато, что ли, по сравнению с Варварой. Рукавишникова оставалась и по одежде, и по повадкам городской девочкой.
Она была независимой, резкой и капризной. Ее баловали дома – она была единственной дочерью.
И она была очень красивой. У нее были большие голубые глаза, красивого рисунка черные брови и губы, а волосы – копна пшеничного цвета русых волос, из которых она делала частенько умопомрачительные прически. А иногда – заплетала их в толстую косу, которую перебрасывала через плечо на грудь.
Осенью и весной на своих длинных ногах она носила только боты, а вот зимой – сапожки. Наши девочки в морозы носили валенки, да и мы, мальчишки, от валенок не отказались, не смотря на то, что в то время уже были зимние мужские ботинки из войлока, обшитого по низу кожей.
А вот Рукавишникова ходила только в сапожках. И в капроновых чулках.
Только представьте себе – раннее утро. Потоком вливаются в двери школы ученики… Зима, мороз градусов под тридцать, в дверях каждый задерживается – Иван Иванович лично проверяет внешний вид… Мы топчемся в валенках, и девчонки и мальчишки в одинаковых шапках-ушанках на головах, тогда мода такая была – все поголовно носили ушанки. Из цигейки, кролика.
И вдруг появляется Рукавишникова. В сапожках, светлом зимнем пальто. Ушанка на голове как-то замысловато сдвинута набок, часть лица прикрывают пряди волос, на шее – ярчайший мохеровый шарф, на руках – такие же яркие перчатки, причем портфель отчего-то в ее руке смотрится не как ученический реквизит, а навроде дамской сумочки…
И все невольно расступаются, и она идет прямо к двери, а здесь ее останавливает Иван Иванович и говорит дежурную фразу:
– Внешний вид, Рукавишникова! Шапка!
У девочек тогда считалось шиком носить непришитой переднюю часть шапки-козырек, и он как бы свисал вперед под углом 45 градусов. Увидев такой козырек, Иван Иванович выдергивал очередную жертву моды из строя, вручал иголку с ниткой и заставлял тут же козырек пришить.
У Варвары козырек пушистой шапки вызывающе торчал вперед. Но она, не останавливаясь, брала портфель под мышку, снимала шапку и за нитку изнутри подтягивала козырек на место. Надев ее, она принимала вид добросовестной ученицы и вдернув голову, проходила мимо директора внутрь.
– Ну, Рукавишникова! – качал головой Иван Иванович и принимался за прерванное дело – наводить порядок в своей школе. И очередная жертва тут же, на морозе, большой иголкой делала несколько проколов и затяжек и с пришитым козырьком проходила в школу. Чтобы сразу же, за порогом, снять шапку и вновь отодрать ее козырек.
Но главный спектакль у дверей в школу происходил всего один раз в году, но зато повторялся ежегодно.
Числа 10-го мая мы обычно дружно, не сговариваясь, но как-то одномоментно приходили в школу, одетые по-летнему, то есть без пальто и плащей и без головных уборов.
Тем не менее, Иван Иванович по-прежнему встречал нас у дверей, хотя повода, как будто, теперь у него и не было: шапки мы давно сняли, фуражек почти никто не носил.
Но это только кажется, что повода не было.
Иван Иванович вплоть до окончания учебного года контролировал наши прически.
– Подстричься! Завтра проверю, – говорил он своей жертве, и никогда не забывал назавтра проверить выполнение своего требования. И хотя училось нас в школе около тысячи человек, он знал каждого.
И вот идет таким манером процесс, но вдруг в конце очереди, выстроившейся к дверям школы, раздается шум. Все тут же оборачиваются, тянут шеи, чтобы разглядеть причину всеобщего волнения. Это, естественно, Варвара Рукавишникова.
В туфлях на каблуках, в кофте, создающей обманчивое впечатление прозрачности (гипюр на газовом подкладе), в короткой мини-юбке. Причем она всегда носила юбки из клетчатой ткани.
На голове – замысловатая пышная копна с крупной заколкой сзади, на шее ярчайшая газовая косынка.
Выглядит лет на двадцать, а в руке – обыкновенный школьный портфель, что создает ощущение сюрреализма. Абсолютного несоответствия.
И конечно, голова вздернута вверх, смотрит перед собой и, вроде бы, никого не видит.
Апогей этого представление – встреча на пороге школы. Она – и директор школы.
– Это что такое! – Иван Иванович багровеет, начинает заикаться. – Рукавишникова, как ты выглядишь?!!
– А как? – невинным голосом спрашивает Варвара. Она косит глазами по сторонам и уже вполне удовлетворена произведенным впечатлением.
– Что на тебе надето? – не успокаивается директор школы.
– В каком смысле? – удивляется Варвара.
– Завтра! Завтра придешь с родителями!
Варвара, вздернув подбородок, проходит мимо него в школу. На следующий день она приходит в юбке до колен, с косой через плечо, в сопровождении отца.
Не знаю, что говорит в своем кабинете Рукавишникову-старшему наш Иван Иванович, но до конца учебного года, то есть недели две-три Варвара не очень выделяется среди девочек школы. А с наступлением каникул непременно появлялась вечером на Бродвее (так называли мы улицу Центральную, по которой молодежь поселка гуляла по-над озером и около парка) в короткой клетчатой юбке-шотландке и непременно с большой шелковой цыганской шалью на плечах.
Надо отметить, что контраст светлых волос, волнами лежащих на ее черной шали, был потрясающим!
Вот этот эпатаж, какая-то эксцентричность отпугивали от нее и девчонок, и мальчишек. Она была одна – гордая, своенравная и независимая. У нее не было подруг, не было и мальчика-друга.
Как я уже сказал, мы ее побаивались. И сторонились.
![Елена Крестьянова - Зов Орианы. Книга вторая. Арктический десант. [СИ]](/uploads/posts/books/102926/102926.jpg)
